Для очередного, сдвоенного, выпуска, озаглавленного "Литература-советская", наибольшее значение имеет вопрос, поставленный относительно повседневности, социальной чувственности, антропологии и культуры советской эпохи. Дело, разумеется, идет не только о литературе. Но литературе как социальной практике (одновременно стремящейся к асоциальности) в частности и политической речи вообще в советском обществе во всех случаях действительно отводилась особая роль, поэтому в заголовок значительно дисциплинарно расширенного номера вынесена все же именно такая формулировка. Кончено же, в советское время имела место не коммуникация, хотя бы и художественная, но еще именно литература. Поэтому диффузное понятие "литература-советская" призвано не экзотизировать конструкцию советского субъекта, отвечавшую этому логоцентрическому положению вещей, но высветить чрезвычайную медиатизированность современного культурного сознания.
Литературу-советскую невозможно мыслить без этого предиката, потому что она разительно отличается своей функцией с тем, что принято считать литературой в "нормальном агрегатном состоянии". Литература, созданная за годы существования Советского Союза людьми, так или иначе с ним связанными, волей-неволей оказывается частью большого универсалистского проекта, а не частным примером проекта чисто литературного. Даже в тех случаях, когда литература "имеет место" как будто бы не благодаря, а вопреки "всему советскому", она имеет своим (негативным) истоком необходимость соотноситься или критиковать (по-разному и разное), но всегда при этом находиться в пределах общей судьбы. Однако эти оговорки ни в коем случае не должны быть поняты как что-то извиняющие или оправдывающие литературу. Напротив, они очерчивают ту ситуацию, в которой она должна быть не меньшим, но большим, чем "просто литература" (ср. "все остальное - литература"). Поскольку довольно быстро становится понятно, что некая проблематика сшивала всю "литературу-советскую", мы задаем вопрос: что за функцию выполняет граница между так называемыми "официальной" и "неподцензурной" советскими литературами, проводимая и выгодная сегодня прежде всего новой номенклатуре (пусть и не вполне победившей старую)? А коль скоро эта борьба за определения продолжается (пусть в ней и нет однозначно привлекательных сторон), возможно, наиболее ценным сегодня было бы разобраться с тем, что из себя представляла литература-советская в общем виде, в разных сегментах которой "шла борьба скорее между разными - прогрессивными и реакционными - сторонами советского, чем между советским и антисоветским". Именно способности помыслить литературу как практику письма, выходящего за пределы легитимного и комфортабельного пространства салона, настоятельно требует момент.
Этот новый опыт возвращения истории и, следовательно, неотступная потребность распознавания и критики идеологии уже у дверей. Новый номер "Транслита" должен был выйти в конце прошлого года, но декабрь 2011-го оказался отмечен процессами, важность которых если не превысила срочность других дел, то, во всяком случае, заставила каждого иначе отнестись к его "обычному делу", снова поставив вопрос о сближении серьезной теоретической работы с актуальной общественной практикой. Это и многое другое вы найдете в книге Транслит. Литературно-критический альманах, №10/11, 2012